Здесь мои зацифрованные хроники, мысли, впечатления, галлюцинации, вопли…
Моя зарифмованная жизнь…
Ты приходи ко мне, пожалуйста, когда-нибудь…
В ночи химической, во снах, в галлюцинациях…
Здесь страшно. Пожирает злая муть.
Горят цветного мира иллюстрации…
Ты приходи ко мне, пожалуйста! Я жду!
Сквозь ливни памяти, в открытое сознание
ты приходи моей агонией в бреду,
солёной дикой болью, наказанием…
Ты приходи за мной! И проводи до храма
загробного. Один собьюсь с пути!…
Ты забери меня с собой! Откликнись, Мама!…
Я выдержу… Ты только приходи!!!…
Горят наши письма мерцанием рваным.
И ныне и присно открыты раны.
Их лижет неистово пламень камина.
И буквы кипят на кострах кармина.
В больных головах ядовитые взрывы.
Они ещё травят. Они ещё живы.
Ты радости полон, когда я в тоске
тону в одиночестве, в мёртвой реке…
Здесь Золото равное злу фраз.
Оставь. Докурю свой последний джаз сам…
Не мучайся. Я себя сожру. Ты же этого хочешь?… Признайся…
На покатой крыше сломанный гнилой карниз.
Мои лёгкие не дышат. Я мечтаю — вниз,
разрезая белым телом трухлявую ткань неба.
Я бескрылым был всегда, а крылатым не был.
В лик дороги брошусь я рубинами эритроцитов.
Разобьюсь на миллиард осколочных явлений.
И закончится карминовым пятном разлитым
миг последнего падения из всех падений!
Разорвать бы горло криком или молча вниз!
У проклятой жизни сломан мой кривой карниз.
Для того, чтобы сорваться, подбегаю к краю…
Нет, не падаю, а просто навсегда… улетаю…
Через огонь и воду он пришёл к мечте своей.
И предложил ей взять его фамилию…
Его сердечный ритм рисует линию___________________________________
от рассмеявшейся ненужности страстей…
Вот же пишут, выпускают книги в свет, продают людям свои буквы…
получают за рифмованные всплески расцвет фамилий, почёт и признание…
А я… жалкий, нервный, безумный социофоб, трусливый, без меры глупый…
хочу забиться в чёрный угол глубже дальнего, в пыль, темноту, в звенящую тишь,
и увеличить между мной и людьми то самое бесконечное расстояние по оси икс…
уползая…
Я пытался выходить. Меня тошнило…
Может быть я полон желчи и зависти сейчас… но
я чувствовал себя проституткой и нищим,
ожидающим свой медный грош на паперти слов…
Нужно актёрствовать, учить наизусть,
заламывать руки прилюдно по команде «Мотор!»…
Я не могу так.
Я так не могу…
Бездарность и падаль… и руки дрожат, когда оголяю листы на смотрины…
Буквами нельзя торговать. Иные любят концерты, витрины.
Мои же — каждый раз: «Стой! Не трогай нас. Предатель. Паяц. Шлюха.»
Даже если на свою же станицу, чтобы не потерять, тревожу копиями…
Не любят повторных касаний и злятся на мою фобию…
Мне совестно, что архивирую много. Зеркальные мне за это глаза собой жгут…
Знаю, что объяснить не смогу. На все причины ответ: «Не повод.»…
Я моральный урод…
Целуй меня, Ярость!
Кусай мои губы!
За жгучую страсть
я рабом твоим буду!
Сверкая внутри фейерверками бури
фантазий моих, возбуждай до дури!
И душу мою не щади! Жги,
Лунное тело, либрациями!
МЫ — всё, что в оргазме моём вижу я!
Взрываюсь от мысли: «Ты! Моя!»…
Я не прощаю. Это не шутка, не фарс, не поза. Я не прощаю.
Ни за обиды, ни за вонючую прозу гнилых обещаний,
ни за предательства лезвием в спину, фальшивую дружбу,
и ни за то, что нужен сначала, потом — не нужен.
За клевету ударом по рваным ранам я не прощаю,
за неприкрытость желаний своим сапогом в то место,
где будет больнее, до синяков, до кармина, до слёз блеска…
Я не прощаю…
Небо стальное расплющено болью
мёртвых желаний, изъеденных солью.
Криками раненных клапанов сердца
внутренний мир истекает, рыдая…
Я на крючке. Мои руки устали
слишком тяжёлое небо из стали
держать в одиночку. Откройте клетку!
Чёрной печалью отравленный метко
зверский расчёт — это рыба на суше…
Кости в песок, в рот филе, к чёрту душу…
Ты войди в меня, Нора,
ядом в вен моих раны.
Я же в рабство скоро —
мне нельзя быть ярым,
ни кричать, ни плакать,
ни крушить обитель…
Придуши перед плахой,
мой стальной Хранитель…
Научи меня, Нора,
доверять и верить,
что больные уколы —
это райские двери…
и химических рек вода святая —
в моей жизни не точка… а запятая…
Послушай-ка, ты меня съела, Любимая.
До капли последней, до дна меня выпила.
По сердцу и вглубь коготками красивыми.
Горят между рёбрами рваные выпилы.
Так ловко меня ты к обеду разделала,
что плоть моя в рабстве — остов переломан.
А душу мою донага ты раздела и
дерзко лишила последнего слова…
Отцветает дурман жасмина порочной страстью
и никто мне не скажет, что вы с ним так ярко схожи.
В наркотической ауре золота тонет счастье
как тону в тебе я, в лепестках перламутра кожи.
Я ловлю сердцевины мерцаний мечты цветочной,
обезумев от белого снега в начале лета,
раздеваю тебя ментальную между прочим… и…
конечно же, я никому не скажу об этом… .
Солнце моей земли коснётся языком огня!
Лунные дни и ночи вытравят меня!
Сломаны рёбра снами буквенных очей!
Помню как мне кричали! Всё до мелочей!
Съедено сердце! Звёзды-яды! Мёртвый герой!
В этой вселенной неба из стали яму рою!
Сильные были! Все согнулись_ неба листы!
Падальным зверем мне проснуться велела ты!
Оторвись от горящей земли и попробуй небо на вкус!
Кто способен? Способен ли ты опрокинуть мой минус в плюс?
Ты попробуй их власть терпеть, кислорода лишаясь в ноль!
Ты! Не видевший белую смерть и не знающий красную боль!
Им привычнее просто сказать, что у черепа пьяного жар
и паясничает всласть электрическая душа!
Им удобнее клетку закрыть и опасные руки вязать,
чем услышать, чем говорить, тайны черени разгадать,
как затравленных бабочек рой в междуребрии дико кружить!…
Это ты с надвисочной дырой, не желающий так жить?…
Это ты им кричал: Почему чёртов минус не правится в плюс? ?!
Это ты электронный вирус, пожирающий неба вкус???…
Отзовись…
Пятно чернил, мой чёрный Друг…
Мы с ним похожи…
Ему не стать большим и умным…
…мне тоже…
Kiriro, простишь, когда уйду? в солнце лета, снег зимы и листья осени… ?
Электрическое тело ждут в аду.
Не встречать бы больше мути чёрных вёсен мне…
Kiriro, пойми меня, поверь… я пытался Жить как все, кто жить пытается…
Но моя единственная дверь в этот мир уже не открывается…
Kiriro, прости, я не готов быть огарком, всполохом, да искрами
в рабстве электрических оков навсегда физически и мысленно…
Kiriro, прости меня, мой Друг, за нескладность букв, печаль и соль, усталость,
неспособность видеть светлое вокруг… и за слабость…
Ты меня прости…
за слабость… .
Я один. Слышишь? Это моя молитва.
Память пеплом развеял бродяга холодный ветер.
В мёртвом море кармина, на дне, лежат мои битвы
самым неприподъёмным камнем на этом свете…
Я один. Знаешь? Это моё проклятье.
Сам себя усмирю, если больше никто не властен.
Ты не бойся. Твои отпущу запястья.
Уходи без меня в долгожданный поход за счастьем…
Не рождаются буквы — шипит приговор,
как последний жестокий смертельный диагноз.
Снова холст не оплавит карминовый вздор,
возбуждающий густо позорную жалость.
Я собрал всю забитую волю в кулак,
разломал от души все душевные пяльцы.
И канва навсегда позабыла слова,
что колола игла в окровавленных пальцах…
Холодные длинные пальцы
ударом по струнам до боли незаживающих ран.
Звенит оголённый нерв инструмента души, разрезая пространство мгновенно.
А я для тебя, чёрт возьми, не друг, не жених, не хозяин или тиран. Чужой.
Непростое созвездие букв, умирающих в этой Вселенной…