БУКВЫ 2012

Здесь мои зацифрованные хроники, мысли, впечатления, галлюцинации, вопли…
Моя зарифмованная жизнь…


Невесомость и фрустрация желаний…

Мы приходим к любви, когда бесповоротно поздно,
когда руины в труху, zero, не дымит золой пепелище…
Мы наивно верим — всё ещё найти возможно то,
что нам найти не суждено…
но мы…

ищем…


Тайна на двоих…

Violin and Piano — Secret Garden

И казалось, что счастье есть…
И хотелось лететь, не падая
в обезумевшую круговерть…
и мечталось… не стать бы падалью…
Расправляя две пары крыл,
необъятную ширь кромсали мы…
а потом я её открыл и
мы вместе луны кусали сыр,
безобразий лакали пыл
и дышали не в такт фантазиям…
А ещё мы как дети плакали…
я любил её… а она… меня…


Снежные вертикали дня 12.Я.12. \ 1

Вздымали чертёж вертикалей графита
в космос за морем молочной пены.
И чёрным по белому к небу-магниту
взметнулись в лазурь замолочную стрелы.
Кружились снежинки над зимним пейзажем,
ложились коврами на холодность земли.
Но мы же с тобой никому не расскажем,
как рвали наш кислород мачтами сосны-корабли?…


Снежные вертикали дня 12.Я.12. \ 2

Сверкают телами стеклянные искры.
Погода коснулась души сердцевины.
И я умираю восторженно быстро
от кипельно-белого света причины…
от снега, раскрывшего короб безумства,
от вспышек холодного зимнего цвета…
Тому, кого съели январские чувства,
уже ни за что не добраться до лета…


Чтобы не понимать не так…

Они настаивают на том, что я сошёл с ума.
А я настаиваю на чёрной белене и горьком вереске.
Они одинаковые по кругу с ночи до утра.
А я ровно дышу в их театре абсурдного гротеска.

Всё это благотворительностью веет наверняка:
есть повод почесать языки, когда языки чешутся.
Да только я привык к таким ядовитым печатям и ярлыкам,
что от чесотки сброда пошляков уже не вешается…


Когда деревья вырастали…

Когда деревья вырастали такими большими,
сквозь листья их пробивались лучи света…
все люди не были здесь нетерпимо злыми
и я не обреченно встречал свои рассветы…


Катана мастера. Мы

Лабиринты колючих реальностей
оплетали венком наши головы.
Разбивая единое на несколько частей,
мы красиво танцуем голыми.

И небесную ткань распарывая,
горстью пепла в вечности не станем.
Мы единое целое – ты и я —
рукоять и клинок стали…

Наши души упрямо заточены
для мастерских ударов сложных.
И стигматы его кровоточат,
когда он возвращает нас в ножны…


Настроение кричащее. Да, пожалуй…


Орать, предупреждая заранее, рвать горе.
Зачем? Как знать. Чтоб не начать умирать вскоре?
Метаться в клетке раненым и шальным зверем
отчаянно не хочу, но тишине я совсем не верю.
Бросай в меня лучи карамельного солнца, буквы
твои ласкать языком обезумившим вечно буду.
Ты не приручай меня. Опасней не встретишь дури,
если пойму, что ты источник моей лазури…


Nobody loves no one… (c)

Перепачкала рассветы эта грусть.
Унизительную соль из серых глаз
подсознание моё оставит пусть
как воспоминание о нас…

Мы с тобой история любви…


Сумбур прощания… с детством…

Моё детство хотело мне что-то сказать или крикнуть,
не собираясь бежать от меня навсегда без прощания.
Но это как спичкой по черепу серому взять, да чиркнуть,
ужас от предстоящей потери воспламеняя отчаянно…

Вникнуть в его усталость невыносимое дело, просто пытка…
Я цеплялся за рваные края его истерзанной болью сущности.
До колец взрослых (не заметил как) пальцы выросли гибкие,
пока тело разума не ведало границ моей детской глупости…

Всё это сном мне кажется… совсем не о том пишу… не о том…
Как будто вставляю нескладно слова в необычайно белый стих…
А детство, не дождавшись прощаний, уходит навсегда из этого дома,
в котором я химически раздавленным жуком лежу… беспомощно притих…

Наблюдаю угрюмо из корабля скомканных чёрных простыней
за его спиной, удаляющейся тихо от меня подальше, из вен прочь…
Я не стану больше в агонии огней своих плавить его иней…
Мы умрём. И никто не сможет ни мне, ни ему помочь…


Небескорыстный даритель вечности…


Marcos Llunas — Sin Rencor

Я хотел бы, Любимая, подарить тебе вечность,
на ладонях мерцания восторженно дикие,
перелёты мгновенные через космоса млечность
по пути мироздания и до звёзд великих…

Я хочу неслучайно опрокинуть песочные
хронометры твоей удивительной воли…
Я тебя бы отчаянно — из кругов порочных,
ты меня тогда сможешь… — из моей боли…


Kill Zero…

Летели мыслей мотыльки… в огонь летели…
и быть подальше от своей тоски хотели…
Бросались с головой они в шальное пламя,
о том, что крылья быстро вспыхнут, забывая…

Лежат, трепещут без одежды, догорают…
И ветер пепел от надежды разметает
по антрациту круговертью вдоль дороги —
Огонь обнял всех мотыльков, что ему дороги были…


Единственным хочу быть!…


Buck-Tick — 21st Cherry Boy

Опоила меня ты своим дурманом.
Я бегу за тобой ни живой, ни мёртвый,
и готов наглотаться твоих обманов,
лишь бы ты не послала меня к чёрту,
лишь бы руки твои меня ласкали,
голова бы не думала о ранах,
и глаза бы безумно тебя лакали,
до сих пор не увидев тебе равных…

Я смотрю на тела нелюбовно печально.
Ты же знаешь, их игры со мной напрасны.
Я среди полуголых безмерно скучаю,
вспоминая открыто как ты прекрасна…

Пёс пылающий, демон, не посланный к чёрту,
я мечтаю взаимно отравить твою душу,
чтобы раз и навеки, живой или мёртвый,
я остался бы лучшей твоей игрушкой!…


Ты мне противен. Я ненавижу тебя.

Я больше не хочу, ты понимаешь [?!!],
встречать твои багряные рассветы.
Ты пачки-черепа как лёд ломаешь,
когда в них не находишь сигареты.
Ты же, мой враг, воистину безумен.
Во мне ты рвёшься пульсом битой вены.
И я хочу решить всё общей пулей,
что ты проглотишь, падая со сцены.
И пусть летят к чертям твои осколки!
Тебя ни склеить, ни спасти. Так будет!
Всё это месть. Ты сдохнешь как подонки,
казнённые за гибель душ и судеб…

Тишина звучит похоронным маршем.
Я вернул ключи. мне не стать старше.


Нет названия. Просто страх…

Поговори со мной о разном, милая.
С тобой тоска немного перекрашена.
Ты оставляешь символы красивые
и не гремишь весов стальными чашами.

Меня терзают больно переплатами
за разговоры строгостью ошейника,
а ты к ранениям бинты прикладывала,
не примеряя вид своей удавки к шее.

Быть может, впереди все наши горести.
И я уверен в этом наказании.
Возможно, ты возмездие пришла нести
за тех, кому не нашептал признания…


Одиночество. Молю тебя. Добей. …

На пересечениях чёрных прутьев клетки
пляшут густо белые шальные злые точки.
Я давно уже распят так больно и метко.
Ядом изливаюсь в электронные строчки…
Ты ко мне не подходи близко. Не надо!
Не играй в любовь с моей дикой пастью.
Не видать тебе со мной райского сада.
Слишком перерезано жизни запястье…
Посмотри вокруг скорей! Как же их много!
Тех, кто постоит с тобой тихо, умело.
А мне уже не встать — я упал на дорогу
и на ней лишь на одной обведён мелом…
Бей, круши всё в ярости или уйди тихо…
Мне с моими ранами не надломить клетку…
Ты найдёшь себе мужчин влюбчивых лихо.
А я (на счастье общее) просто мёртв… детка…


Солёное давление в голове…

По-настоящему я никому не нужен
и в безусловность любви людей не верю.
Верю в голодные рты и тоску по ужину.
Верю, что сытому проще уйти за двери…
Верю в лазурность, сквозь пальцы в песок бегущую.
Верю в изломы судеб, если цепляться.
Верю в отсутствие счастья и всякого будущего,
в черень того, что меня одного касается.
Верю я буквам. Они всему доказательство.
Людям не верю, а в буквах всегда уверен.
Вижу, куда и какие ведут обстоятельства.
Знаю, за чьей спиной захрипят двери…
Всё изначально известно и жить больно.
Вижу все ямы и целенаправленно падаю.
Я был рождён и воспитан кнутом в неволе…
так, что за каждый пряник в пол падалью…
Да. [Cам себе говорю.] Мне это не чуждо.
Просто надежда на то, во что сам не верю.
Просто надежда на то, что кому-то нужен…
просто хочу умереть… с открытой дверью…


Белокурое курение

Кури меня, затягиваясь допьяна!
Кури меня, не обжигая лёгкие!
Ментоловыми ледяными копьями
пронзай моё шальное вуду-сердце!

А я своей неистовой покорностью
в руке твоей согласен тлеть и сыпаться!
Серебряными пепельными хлопьями
накрою я хрусталь твоей души!…

Мы неразлучны! Что предупреждения,
которые минздравом обозначены,
что убивает частое курение,
курение меня как есть, без фильтров?…

Мне лучшими и томными растворами
разбавить нужно реки через сталь!…
Ведь ты единственная, на расправу скорая,
да, ты единственная, белокуро-лунная,
чёрт, ты единственная, падшая настолько,
что я хочу попасть в твои уста!!!…


Прости меня!


На стены прыгаю, кричу во мраке комнаты.
На мониторе пляшут тексты в каплях соли.
Я потерял тебя, поруганный непонятый.
Ты унесла с собой остаток слабой воли,
что я берёг для мира в мутном тихом омуте,
чем я давил от бури дна его чертей…
А ты дарила мне ошейника лазурный амулет,
и за него тянула тело в мир людей…

Я, понимая все опасности касания,
шёл за тобой. За наркотический финал,
который ты в сети наобещала мне,
тебя физическую бешено ласкал…
Ты букв моих оргазм. Хитросплетения
мерцаний слов твоих, ментально стройных фраз,
взрывали дико пошлые затмения
в том месте, где рождается экстаз…


Папа Яд

Папа Яд меня учил жёстко без подвоха:
– Что такое хорошо и что такое плохо.
Яды все должны храниться в запертом комоде.
Это будет хорошо, не в разрез природе.
Если наш Сынишка Яд и горяч и молод,
чтобы не кипел наш гад, ну его на холод!
Пусть помёрзнет дебошир, голова остынет.
(Папа Яд по-своему думает о сыне…)
Помни сын, что Яд есть Яд. Это однобоко.
Перемешивать не надо с соком. Это плохо.
С ядом соки, милый друг, не в чести в народе.
Так что привыкай стоять в запертом комоде.
Будешь ты травить людей только по команде,
делать так, чтоб не спасло их противоядие…
Папа Яд всю жизнь смотрел с самой верхней полки.
Но оттуда не видны… лужа и осколки… на полу…


Deadman

Разбитое сердце. Крылья скомканы.
Свободе ПZЦ и в пол осколками.
Посыпал пеплом шальную черепа кость.
А руки верно штурмует стали колкость.
Заломаны пальцы. Буквы не хотят.
Уже не скиталец – дорогой прямой а ад.
Я стану пылью – тлен покоряется судьбе.
И этот подвиг посвящается Тебе… любимая…


Давит и душит…

Моя голова переполнилась падалью.
Молчали слова, но сквозь падал я.
Рассыпался разум на мелкие осколки.
Вы! Все в меня разом — вы в сердце иголками
вонзились как надо. Я тело-вуду.
Вы порция яда, которую буду
глотать моей памяти стеклом битым
и ждать взаперти, когда буду убит.
Хочу я Неважно и Не-за-чем-страдать.
Хочу перестать и падать… и дышать…
Навсегда!…


Белый лист точно саван.
Разобиделись буквы.
Жизнь прошита навылет
огнестрельным пунктиром.

В этом море кармина
невозможно быть слабым.
Я совсем не рифмуюсь
с окружающим миром… .


Обижен. И хотел…

Чёрно-белые размазанные дни
в ночи красные срываются с небес.
В голове пылают жаркие огни.
Полумёртвый я к заутрене воскрес.
Разрывая параноидальный бред,
ярко пламенными вспышками кричу.
Убивая электрический рассвет,
не остаться в нём отчаянно хочу.
Напророченным проклятьем серых дней
я тону в тумане горькой нелюбви.
И порочное всевластие теней
затаилось в закипающей крови…


Невозможное Мы…

Я хочу тишины
и черешневый цвет
в руках мять,
сладострастные сны
наяву ощущать и дрожать
от твоих обещаний,
от искушений весны…

Я хочу намечтать
вместо Я и Ты…
неразлучное
Мы…


Ты моя. Ты мой яд.

Ничего как на зло голова не рождает.
Опустились на дно электронные мысли.
И больная мечта опоённая тает.
Одиночество в сердце упрямо зависло.

Междуребрие ноет отчаянной слабостью
и окрашена комната чёрным удушьем.
Мне не выбраться к свету, с собою не справиться…
Пожираю твою непокорную душу…


Тоска. Предсказание. Невесомость.

Я теряю тебя, послушай_
пазлом жизни, который важен.
Каждый день усмиряю душу
свою собственную, страшную…

Ничего не выходит, видишь?
Где-то сбой, перелом системы.
Ты меня даже не ненавидишь.
Молчаливые стены проблемы…

Мы теряем друг друга, знаешь?…
Мы устали. Мечты разбиты.
Разобиделись струны клавиш…
Размагнитились наши магниты…


!

Фиолетовое марево. И слова мои не сказаны.
Я лежу в тумане намертво к тишине своей привязанный.
Электрические всполохи разрывают подсознание.
Это эхо. Это та эпоха, что спускала символы желания…
с цепи…


!

Я хочу. Я хочу поговорить с тобой!
Курить. Курить одну за другой, ссыпая пепел небрежно прямо на пол. Пусть!…
Сквозняки. Смотри! Сквозняки. Непослушные.
А ты послушай меня. Послушай! Так, как никто не умеет. Внимательно.
Услышь! Услышь меня! Буквы кричат. Плавятся.
Буквы заревом врываются в небесную синь и заплаканный звёздными каплями космос пересолен, мерцает и стонет черенью удушья! Спроси!
Спроси меня, как мне живётся! Почему я хочу уйти! Спроси! По-настоящему…
Я голоден. Мне холодно. Знаешь ли ты, что такое Одиночество?!…
Нет, не то, которое исправляется смехом в телефонной трубке, а то, что вечные гудки и “абонент вне зоны действия”… ?…
Ты молчишь?… Тебе рассказал бы о смерти…
Ты молчишь?… Я люблю тебя, Буквы!…


Октябрь 2012 в жёлтом…

Эта осень взрывала деревья пылающим золотом и палила багряным закатом холодное небо. Я тонул в отражениях слёз октября сонного, погибая отчаянно с каждым его рассветом…


Лазурный голод, доза, тоска…

Ты прости меня, Милая, Верная,
за молчание чёрное скверное,
за пустые страницы ответные,
за запретные языки огня…
за железо калёное по плечам,
за рассветы, которые не встречал,
и за то что в твоей голове Я,
и за то, что в моей – Ты…
………………………………. прости меня…